«Сердце матери», annyloveSS

Название: Сердце матери
Автор: annyloveSS
Бета: нет
Пейринг: ЭП/ЛЭ, СС.
Рейтинг:G
Тип: гет
Жанр: драма
Саммари: взгляд, глазами той, о которой мы так мало знаем.
Предупреждение: самокедавра.
Дисклаймер: все права и герои принадлежат Дж.К.Р.

Тема на форуме.

Глава 1.

Кухонная дверь громко хлопнула. От удара с нее посыпались куски засохшей краски, безнадежно испортив ее и без того неприглядный вид. Эйлин вздохнув оглядела неприбранную кухню. Вся прочая обстановка выглядела не лучше двери—старая покосившаяся мебель, грязные, покрытые толстым слоем пыли стены, посуда…За шестнадцать лет она так и не научилась вести хозяйство магловскими способами, что, впрочем было неудивительно для чистокровной ведьмы. Прежде она частенько тайком от мужа прибегала к помощи магии, но в последнее время стала это делать все реже. Стоило Тобиасу заметить что-либо подобное, как он набрасывался на нее, крича, что не намерен терпеть в своем доме «эти мерзкие фокусы». Разражался скандал, который нередко оканчивался побоями, особенно если Тобиас был навеселе. Стекла в окнах дрожали от его криков, Эйлин рыдала, а Северус в очередной раз убегал из дома…Поэтому, не желая давать мужу лишний повод для гнева, Эйлин старалась колдовать только в его отсутствие. Но сейчас она вытащила из кармана волшебную палочку и навела ее на дверь. Восстановив ее прежний вид, она постаралась наскоро прибрать кухню—скоро должен был вернуться муж, и Эйлин желала избавить себя от очередной сцены. Она и так не находила себе места с начала каникул, когда ее сын вернулся из Хогвартса.
Эйлин знала, что сегодня ей опять придется ужинать в одиночестве, а ночью она будет лежать без сна, прислушиваясь к звуку шагов в спальне Северуса. Она опять будет вслушиваться в них сквозь храп Тобиаса, чуть не до самого рассвета и думать о том, как она ненавидит эту девчонку. Нет, Эйлин не обманывала себя—она знала, что это рано или поздно должно произойти. Знала с тех самых пор, как в первый раз увидела Лили Эванс на вокзале Кингс-Кросс первого сентября пять лет назад. До этого момента она почти ничего не знала о ней—Северус никогда не рассказывал ей о своей подруге. Она знала только, что Лили живет в соседнем районе с родителями-маглами и сестрой. Тогда ее не беспокоила эта дружба, напротив, она даже радовалась, что Северус наконец сблизился со сверстницей-волшебницей, пускай и маглорожденной. Последнее обстоятельство, конечно не приводило ее в восторг, но она закрывала на это глаза—что взять с десятилетнего ребенка. Пока не увидела ее там, на вокзале…
Даже тогда Лили уже была очень красива, Эйлин должна была это признать. Проследив за взглядом сына она сразу заметила ее: длинные темно-рыжие волосы, личико с тонкими и правильными чертами, кожа, нежная, как лепесток белой лилии. Особенно хороши были глаза—изумрудно-зеленые, задорные, сияющие. Удивительные глаза. Чарующие. Эйлин подумала в тот момент, что у Северуса, пожалуй, недурной вкус. Но когда она внимательнее присмотрелась к выражению его лица, к тому как он на нее смотрит—она испугалась. Именно тогда, первого сентября, Эйлин в одно мгновение угадала его чувства и…испугалась. Слишком хорошо она помнила, как сама поддавшись чувству совершила большую ошибку. Что она знала тогда о жизни—непривлекательная и замкнутая молодая женщина, чистокровная, но не слишком талантливая ведьма? Она не верила себе и не верила своей семье, которую она «разочаровала». Ей хотелось сбежать от всего этого подальше. Брак с Тобиасом Снейпом представлялся ей шансом на свободу, а стал еще худшей тюрьмой, из которой не было пути назад. Она не хотела подобной участи для своего единственного сына. Эйлин любила его всем сердцем, он был ее единственной надеждой. Она хотела ему того счастья, которого не досталось ей самой и понимала, что девочка, которая стоит сейчас на этой платформе рядом с мужчиной и женщиной, глядевшими вокруг широко раскрытыми глазами и бесцветной девицей с брезгливым выражением на длинной физиономии, когда-нибудь сделает Северуса несчастным. Она не сомневалась в этом ни минуты—это ей подсказывало ее материнское сердце.
Главная причина такого убеждения была простой. Она была ему не ровней. Эйлин реально смотрела на вещи. Красивая, нарядная, веселая девочка не могла быть ровней ее невзрачному суровому и бедно одетому сыну. Маглорожденная колдунья не могла быть ровней великому волшебнику, каким он обещал стать. Эйлин сама учила его тайком от мужа, учила всему, что знала сама. И вскоре с удовольствием убедилась, что этого для него мало: он схватывал все на лету и через год-два уже разбирался в магии едва ли не лучше своей учительницы. Особенно его интересовали Темные Искусства—этот обширный, но малоизученный раздел магической науки. Эйлин и сама когда-то проявляла к нему интерес, но ее способности были слишком заурядны, чтобы пойти дальше самого элементарного уровня. Но Северус явно был талантливее своей матери. Все те жалкие гроши, что она совала ему украдкой, уходили на книги и ингредиенты для зелий. Когда он прочел все ее старые школьные учебники, он, чуть только пошел в Хогвартс, начал покупать все новые и новые.
Единственный раз, когда она применила к Тобиасу магию был, когда муж, изрядно выпив, набросился на мальчика, отрабатывающего заклятие по одной из книг и хотел избить его. Северусу было тогда лет восемь. Эйлин так приложила мужа об стену Оглушающим заклятием, что он несколько минут не мог прийти в чувство. После этого она сказала ему, что хоть она и терпит его отвратительное обращение с собой, но если он хоть раз еще дотронется до мальчика, то она покажет ему, что такое рассердить волшебницу. Это подействовало: с тех пор Тобиас ни разу не поднимал на сына руку, хотя это не мешало ему осыпать Северуса бранью всякий раз, как тот попадался ему на глаза. Зато он вволю отыгрывался на Эйлин. В последнее время Эйлин чувствовала, что ее здоровье подорвано. Ей часто изменяли силы, ее мучила острая боль в груди, она даже несколько раз теряла сознание. Эйлин ничего не говорила о своих проблемах Северусу, поскольку не хотела, чтобы он переживал еще и из-за нее. С него достаточно Лили Эванс. Конечно самым простым способом было бы обратиться к целителям Святого Мунго, но для этого требовалось время. К тому же Тобиас и слышать не хотел ни о чем подобном. Узнай он, что его жена воспользовалась помощью медиков-волшебников—он чего доброго выгнал бы ее из дому. На все жалобы своей жены он отвечал криками, ругательствами, а иногда и ударами. И Эйлин смирилась. Сколько бы времени ей не было отпущено, она решила посвятить его тому, чтобы позаботиться о будущем Северуса.
Надо сказать Эйлин, честолюбивая, как все слизеринцы, была весьма строга. Она требовала от него не просто успешной учебы—ей хотелось гордиться им. хотелось, чтобы даже выдержать с ним сравнение было трудно достижимым счастьем для всех остальных. И он вполне оправдывал ее ожидания. Ей нравилось его стремление к знаниям, его целеустремленность и амбиции. Его место было на Слизерине—факультете, который Эйлин считала наиболее достойным из всех и перспективным в смысле карьеры. Там можно было завести полезные знакомства и Эйлин скоро с удовлетворением узнала, что общением с ее полукровкой-сыном отнюдь не брезгуют представители самых древних и знатных родов. Малфой, Эйвери, Малсибер, Нотт—такие знакомства должны были сослужить ему в дальнейшем хорошую службу. Правда, поговаривали о приверженности этих молодых людей идеям того, кто был известен магическому сообществу как Тот-Кого-Нельзя-Называть. Этот человек уже на протяжении нескольких лет оставался самой таинственной личностью в истории страны. Многие волшебники, особенно представители чистокровных семей, сначала признавали его цели довольно прогрессивными. Но методы, которыми он стремился их достигнуть внушали ужас большинству разумных людей. Тем не менее находились те, кто охотно вставал под его знамена—либо из стремления к власти, либо в поисках личной выгоды. Однако не меньше оказывалось тех, кто присоединялся к стану его противников. И среди них тоже было немало чистокровных волшебников, также как и маглорожденных. Эйлин была одинаково далека и от тех и от других—ей самой в силу происхождения нечего было опасаться, а сочувствия к маглам она не испытывала ни раньше, ни тем более, после того, как в жизни ее сына появилась Лили Эванс.
«Она разобьет его сердце»,—то и дело повторяла она про себя. Дурные предчувствия одолевали женщину уже давно. До сих пор Северусу каким то образом удавалось продолжать «дружбу» с рыжеволосой девушкой, хотя она и училась на Гриффиндоре, и при этом не потерять благосклонности товарищей по факультету. Насколько знала Эйлин, они уже не раз говорили с ним об этом, но он не обращал внимания на их упреки. Сердцу, как известно не прикажешь, но матери было ясно, что это не кончится добром. И вот когда две недели назад он приехал домой на каникулы Эйлин сразу поняла, что что-то случилось. Безошибочным женским и материнским инстинктом она догадалась, что это связано с Лили. И по его состоянию было очевидно, что все крайне серьезно. Серьезно настолько, что когда два дня назад( к счастью в отсутствие Тобиаса), с совой прислали результаты экзаменов СОВ, он вышел из своей спальни, быстро отцепил свиток и унес его к себе. Позже, убирая его комнату, она нашла этот свиток сиротливо валяющимся в углу на груде книг. Восемь высших оценок из двенадцати! Без ложной скромности, мало кто из его сокурсников—даже его чистокровные друзья, мог бы похвалиться таким результатом. Но она не заметила никаких признаков его обычной радости и гордости. И это заставляло все ее существо сжиматься от тревоги.
Эйлин знала характер своего сына и признавала, что именно он мог быть в их ссоре виновной стороной. Он мог обидеть Лили, обидеть сильно, хотя и невольно. Временами ей хотелось поговорить с ним, утешить. Только вот Северус бы этого не потерпел. Он ни за что не стал бы делиться своими чувствами даже с родной матерью—слишком для этого горд. Бесполезно было пытаться вызвать его на откровенность, задавать вопросы, выспрашивать подробности. Он просто исчезал хлопнув дверью, как сейчас. Он предпочитал страдать в одиночестве и иногда это выводило Эйлин из себя. Она не знала, как ему помочь. Сердце матери изнывало от бессильной злости. «Я ненавижу тебя, Лили Эванс!»
Эйлин казалось, что если бы можно было материализовать ту волну ненависти, которая захлестнула ее, этого было бы достаточно, чтобы затопить весь Лондон. Разум говорил Эйлин: «Подумай, что ты делаешь. Разве можешь ты ненавидеть ту, которую так любит твой сын?» Эйлин понимала. что если бы Северус узнал об отношении матери к его любимой, это его не обрадовало бы. Но она ничего не могла с собой поделать.
Эйлин ненавидела эту девушку за вечно запертую дверь в комнату ее сына, за тарелки с едой, которые она вот уже много дней убирала со стола почти нетронутыми, за ночные шаги над головой, за эту проклятую дверь, которой он хлопает всякий раз, как она пытается что-то выяснить. Она ненавидела ее за его плотно сжатые губы и односложные ответы на вопросы, за небрежно брошенный в угол пергамент с оценками. Другая на ее месте едва ли стала бы так переживать. Большинство знакомых волшебниц в такой ситуации только пожали бы плечами: «Относиться к детскому увлечению с подобной серьезностью? Пустяки! Пройдет!»
Но Эйлин знала: нет, не пройдет. Северус принадлежал к тем несчастным, которые могут отдать свое сердце только одному человеку. Она была в этом совершенно уверена, ведь и она сама любила Тобиаса. Да, она жаловалась на него всем подряд, во время их частых ссор она не стесняла себя в выражениях своего презрения. Она каждый день повторяла, что ненавидит его. И все же любила. Любила несмотря на его пьяные драки и многочисленные измены, несмотря на все издевательства и унижения, которым он ее подвергал. Именно любовь удерживала ее рядом с ним. А все прочие причины: отсутствие средств, презрение родственников, невозможность вернуться в волшебный мир, были только отговорками, которые она придумывала, чтобы оправдаться в собственных глазах. И она знала, что и Северус в этом похож на нее: если он полюбил эту девушку, то он будет любить ее до конца своих дней. Как бы она его ни мучила. Даже если она отвергнет его, отдаст свое сердце другому—он все равно будет любить ее. Она никогда не оценит его чувств, но он будет ее любить, потому что, как и его мать, он способен полюбить только один раз. В отличие от Эйлин он никогда никому не покажет своей слабости, спрячет свою боль за холодным бесстрастным лицом. И никто в целом свете не сможет даже помыслить о том, насколько глубоки его страдания. И чем сильнее он будет страдать, тем спокойней и хладнокровнее останется внешне. Ведь и в Хогвартсе ни его товарищи, ни директор, ни декан, благоволивший к нему, ни сама Лили ни о чем не догадывались. Но Эйлин была женщиной и матерью. Она одна читала душу своего сына, как открытую книгу. При мысли о муках, которые он сейчас переживал, кровь бросилась Эйлин в лицо…Она еще раз оглядела грязную убогую кухню и решительно сняла передник. Она не может сидеть сложа руки. Во что бы то ни стало, она должна найти способ помочь сыну.

Глава 2.

Материализовавшись посреди дороги, ведущей вниз по склону холма, она развернулась и перевела взгляд на лежавшую перед ней улицу. Этот квартал разительно отличался от того, что лежал у реки: по обеим сторонам улочки поднимался ряд маленьких нарядных коттеджей, выкрашенных в светлые тона, мостовая под ногами Эйлин была чистой и тщательно выметенной, а живые изгороди аккуратно подстрижены. В окнах домов виднелись цветы. Несмотря на не слишком ранний час, здесь было довольно безлюдно, поэтому никто не услышал громкого, похожего на выстрел звука, сопровождавшего ее появление. Эйлин шла, кутаясь в старую серую шаль и внимательно рассматривая маленькие похожие друг на друга дома и черепичные крыши и пытаясь угадать, какой из них тот, что она ищет. Эйлин могла ориентироваться лишь на скупые и отрывочные сведения, когда-то сообщенные ей сыном, а они едва ли позволяли понять, как найти среди всех этих зданий один определенный дом. Северус бывал там, но по своей обычной привычке к скрытности, ограничивался общими и маловразумительными описаниями его местонахождения и внутренней обстановки. Впрочем, ему вряд ли могло прийти в голову, что его матери когда-нибудь придет в голову явится в гости к Лили Эванс. Все связанное с этой девочкой было для него иным прекрасным и таинственным миром, отделенным от его обычного домашнего мира незримой стеной. Нет, он доверял матери, но между ними всегда существовали определенные правила: он рассказывал ей только то, что хотел, а она никогда не пыталась расспрашивать. Во-первых знала, что это бессмысленно, а во-вторых не желала терять хотя бы слабого его доверия. И теперь это сыграло против нее. Редкие прохожие иногда бросали сочувственные взгляды на растерянно озиравшуюся женщину и Эйлин могла бы попросить у них помощи, поскольку она не сомневалась, что в таких местах все хорошо знают друг-друга, но она не желала этого делать. Еще не хватало спрашивать дорогу у маглов!
Дойдя до конца улицы, Эйлин наконец остановилась напротив небольшого симпатичного здания типично английского вида. Оно стояло как бы на отлете, чуть в стороне от других и Эйлин подумала. что это наверняка неспроста. Да и общее впечатление от вида домика совпадало с чувствами, которые она испытала впервые увидев его предполагаемую обитательницу.
Гордость Эйлин протестовала против ее поступка. Так унизиться! Снизойти до объяснений с этой девчонкой. Ей, чистокровной ведьме в десятом колене! Она видела Лили считанное количество раз и не умела разговаривать с такими, как она, да еще на столь серьезную тему. Да и имеет ли она вообще право вмешиваться? Это же не ее дело! В конце-концов то, что произошло между ними не имеет к ней ни малейшего касательства.
—Но ведь,—уговаривала она себя,—только я знаю об истинной природе этих отношений. Мне одной известно, что по крайней мере один из них находится в заблуждении относительно чувств другого. Я знаю, что мой сын страстно влюблен в нее, а она? Она, судя по всему об этом не догадывается.»
Эйлин вовсе не собиралась без особых на то причин открывать тайну сына. Но ей хотелось узнать, что думает и чувствует эта девушка, заставить ее раскрыться, употребив свою слизеринскую хитрость. А еще у нее было затаенное желание понять, в чем состоит секрет ее очарования, какой магией она сумела околдовать его. Эйлин прекрасно понимала, что для того, чтобы просто решиться постучать понадобится все ее самообладание. Поэтому прежде, чем подняться на крыльцо, она набрала в грудь воздуха и на всякий случай нащупала в кармане палочку. Конечно она не собиралась навлекать на себя санкции Министерства Магии, для этого Эйлин была слишком умна, но так надежнее—никогда не знаешь, что может с тобой случиться. Пусть Лили Эванс всего лишь несовершеннолетняя колдунья, которой запрещено применять волшебство вне Хогвартса, Эйлин не собиралась терять бдительности.
Дверь на ее стук открыла сама Лили. Едва девушка показалась на пороге, все вокруг словно осветилось внезапным лучом солнца. Она была в светлом летнем наряде, темно рыжие волосы распущены по плечам, в них играл свет, создавая вокруг нее сияющий ореол, все в ней дышало молодостью и жинью. Если бы в этот момент мимо проходил художник—он непременно остановился бы, пораженный необычайным контрастом, явившимся его взору: юная прекрасная девушка стоящая на крыльце напротив некрасивой, преждевременно увядшей женщины с мрачным и холодным видом.
Хотя Лили видела эту женщину всего раз или два, она сразу поняла, кто это. Бледное изможденное лицо с выражением безмерной усталости, густые брови, тонкие губы, лихорадочный блеск в черных глазах и стянутые в узел прямые черные волосы не оставляли места для сомнений. Бедное старомодное черное платье и ветхая серая шаль на плечах делали ее гораздо старше на вид. Лицо Лили исказилось: ей вовсе не хотелось ни видеть эту женщину, ни говорить с ней, как и с самим Снейпом.
—Добрый вечер,—наконец выдавила Эйлин,—Ты не уделишь мне немного твоего времени?
Лили вздохнув пропустила гостью в дом. Она провела Эйлин в уютную со вкусом обставленную гостиную и указала на кресло.
—Ты одна?—спросила Эйлин усевшись.
—Да. Родители уехали к папиному двоюродному брату, а Петунья ушла в кино. Вам повезло—не знаю, как они восприняли бы ваше появление здесь.
—Давай договоримся сразу,—высокомерно отозвалась Эйлин,—я пришла исключительно по собственному почину. Северус не имеет к моему визиту никакого отношения. Он не просил меня о нем и, больше того, я настолько увурена, что он не одобрил бы моего поступка, если бы узнал о нем, что хотела бы попросить тебя сохранить его в тайне. Если у тебя когда-нибудь была хоть капля жалости к нему, ты сделаешь все, чтобы он никогда не узнал об этом.
—Хорошо, я верю вам,—сказала Лили,—Но тогда, что вам нужно?
—Ты.—ответила Эйлин,—Я хотела посмотреть тебе в глаза. Насколько я вижу твои дела идут отлично?
—Да, благодарю,—в тон ей произнесла Лили,—а как Сев?
Эйлин замерла, обдумывая ответ на этот вопрос. Минуту назад она была полна решимости бросить в лицо девушке правду, заставить ее прочувствовать страдания ее сына, но теперь…Рассказать этой смазливой магловской выскочке, что он уже много дней едва притрагивается к еде? Что он теперь не проводит как раньше целые дни на улице, а запирается в своей комнате и сидит за книгами даже когда дома его отец? Рассказать про валяющийся в углу комнаты свиток с оценками или про груду писем от его чистокровных друзей, которые остаются нераспечатанными? Про нетронутую постель и мерный звук шагов по ночам? Рассказать, что все это из-за нее? Никогда! Эйлин с ненавистью взглянула на девушку и чересчур спокойным и бодрым голосом ответила:
—Все в порядке. Просто замечательно. Не о чем беспокоиться. Но дело не в этом. Поверь, я не хочу вмешиваться в то, что меня не касается, но, насколько я могла догадаться, произошло нечто серьезное. Я ни о чем тебя не спрашиваю, как не спрашивала его. Но ты уверена в том, что ты права?
—Вы действительно плохо осведомлены,—ответила Лили,—Вам следовало бы знать больше о своем сыне. В частности о том, с кем он якшается в школе.
—Разумеется я это знаю. Это молодые люди из лучших семей,—Эйлин сделала упор на слово «лучших». Во всяком случае они достаточно благородного происхождения, чего нельзя сказать о некоторых других…
—Да? А вы хоть понимаете к чему их толкают чистокровные замашки, вдалбливаемые им в головы вами и вам подобными? Вы хоть знаете чьи идеи они исповедуют?
—Я понимаю, на кого ты намекаешь,—отрезала Эйлин,—и считаю, что его идеи в определенной степени разумны…
—Разумно?—Лили начала терять контроль,—Убийства? Пытки? Насилие?
—Насилие?—тут уже взорвалась Эйлин,—Разве ты знаешь, что такое насилие? Эйлин закатала рукава своего платья и поднесла к испуганному лицу девушки украшенные фиолетовыми синяками запястья,—разве ты его когда-нибудь испытывала?
—Мне жаль,—холодно сказала Лили,—но это ваша проблема. И это не оправдывает вашего участия в том, что ведет к страданиям других людей и бедам для волшебного мира!
—Что ты знаешь о нашем мире?—голос Эйлин дрожал от гнева. Она опустила руки и одернула рукава. Что ты знаешь о наших законах? Что ты знаешь о сердцах, способных на вечную верность? Ты, прожившая в этом мире без году неделю…
На этих словах Эйлин вдруг прижала руку к груди. Острая боль пронзила ее, как нож. Лицо Лили расплылось перед ее глазами, превращаясь в неясное пятно и она провалилась во тьму…
Придя в себя Эйлин обнаружила, что полулежит на диване. Лили стояла над ней все с тем же испуганным выражением на лице и держала в руках стакан с водой. Эйлин села. Лили явно уже забыла об их споре, забыла о тех обидных словах, которыми они только что осыпали друг-друга. Сейчас она выглядела только до крайности встревоженной.
—Что с вами?—спросила она,—как вы себя чувствуете?
—Все в порядке,—отрезала Эйлин,—Я, пожалуй, пойду. Она поднялась из кресла.
—Это часто с вами бывает?—все еще встревоженно осведомилась девушка.
—Это не твое дело.—Эйлин решительно направилась к двери. Лили догнала ее и схватила за руку…
—Вам нужна помощь!—воскликнула она,—Вы должны обратиться за помощью. Хотя бы ради вашего сына.
Эйлин отстранила ее и открыла дверь. Разговор пошел насмарку. Зачем вообще она пришла сюда—большей глупости трудно было придумать. Она не избавилась от ненависти, напротив, ее стало куда больше. Так много, что черные мысли. бродившие в ее уме перерастали, трансформировались в страшные решения…
—Не тебе это говорить,—сказала она,—Прощай. И помни, что ты обещала молчать. Если ты хоть что-нибудь ему расскажешь, я сумею тебе отомстить.
Эйлин спустилась по ступенькам. Уже на последней она все-таки обернулась к девочке и сказала голосом, в котором звучала только усталость:
—Настанет день, когда ты поймешь меня. И это будет самый страшный день в твоей жизни.
Она трансгрессировала с громким хлопком. Лили, сбежавшая с крыльца вслед за ней не отрывала глаз от места, где только что исчез темный силуэт. Воздух в этом месте словно сгустился, на мгновение приняв форму высокой худой фигуры. Девушка подумала, что эта женщина, пожалуй, слегка не в себе. Но пока Лили возвращалась в дом, в ее ушах, против воли звучали последние слова Эйлин: «Ты поймешь меня в самый страшный час твоей жизни…»

Глава 3.

В баре трактира «Кабанья голова» в этот вечер было необычно мало клиентов. Старик-трактирщик, время от времени обводил взглядом зал и отворачивался со скучающим видом. За одним из столиков в центре несколько волшебников весьма сомнительной наружности потягивали ром и резались в карты, все время стараясь под столом, тайком друг от друга поменять их масть и достоинство при помощи волшебной палочки. Неподалеку от них пил огненное виски крепко сколоченный человек с перевязанной головой, а через два стола от него полусумасшедшего вида старик раскачивался на стуле глядя в пространство и что-то бормоча себе под нос. Но внимание трактирщика больше привлекала сидевшая за крошечным, закрытым барной стойкой столиком женщина в черном магловском платье. Она уже несколько часов сидела неподвижно, закрыв лицо ладонями и не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг. К стоявшему перед ней стакану она даже не притронулась. Трактрищик время от времени сочувственно поглядывал на нее из-под запотевших стекол очков, но потом решил, что лучше всего сейчас— оставить ее в покое…
Эйлин пыталась понять, что же ей теперь делать. Разговор с Лили не принес ей облегчения. Более того, своим вмешательством она, возможно еще больше восстановила девушку против сына. Праведное негодование Лили настолько рассердило женщину, что она удивлялась сама себе. Впервые в ее сознании возникла мысль об убийстве. Убийстве невинной девушки, почти ребенка. Ей хотелось вытащить палочку и превратить ее прелестное личико в рулет, уничтожить ее как дурное наваждение, опутавшее душу того, кого Эйлин так любила. Ее удержало лишь то, что она ясно представила себе все последствия такого шага. Но сейчас, в баре, ненависть снова поднялась в ее сердце, так, что она даже вспомнила все известные ей способы убийств, в том числе и на расстоянии…
Из пучины черных мыслей ее вывел звук открывающейся двери. Эйлин подняла голову. Со своего места она не могла увидеть дверь, но она заметила, что трактирщик вышел из-за стойки и низко кланяясь поспешил ко входу. Картежников за центральным столом словно ветром сдуло, а человек с замотанной головой быстро встал и переместился в самый дальний угол зала. Только чокнутый старик остался на месте. Эйлин тоже поднялась и аккуратно отодвинулась в тень, ближе к стойке. Через минуту по грязному полу прошелестели полы длинных мантий и она наконец-то смогла разглядеть посетителей, устроивших такой переполох.
В трактир вошли две молодые женщины в дорогих, богато украшенных золотым шитьем мантиях. Старшей, на взгляд Эйлин могло быть около двадцати двух-двадцати трех лет. Она была красива, даже очень красива: длинные и густые черные волосы, глаза с тяжелыми веками, высокая грудь, царственная осанка. Она держалась как королева и глядела на всех презрительно, поджимая губы. Но ее красота скорее отталкивала, чем привлекала, потому что в ней не было ни капли женственности, на малейшего намека на то, что называется очарованием. От нее веяло грубой силой, решительностью и какой-то первобытной животной страстностью, которая внушала трепет…Младшая была совсем юной: лет восемнадцати не больше. Стройная изящная блондинка с огромными голубыми глазами и молочно-белой кожей, она была бы просто прелестна, если бы ее хорошенькое личико не портило презрительное выражение, так похожее на то. что не сходило с лица ее спутницы.
Женщины остановились в двух шагах от места, где сидела Эйлин. Поэтому она тихо встала и притаилась в тени стойки, где могла слышать все, что они говорили, а они не могли ни видеть ни слышать случайную свидетельницу их спора…
—И все же,—сказала младшая из девушек,—ты зря придаешь этому такое значение Белла. Это было просто обычное поздравление. Я получаю такие сотнями с тех пор, как было объявлено о моей помолвке. И ее письмо я на твоих глазах бросила в камин даже не раскрывая.
—Но как она вообще посмела написать тебе?—с возмущением воскликнула Белла,—после того, как она опозорила нашу семью. Выйти замуж за одну из этих тварей! Мало нам было побега нашего драгоценного кузена? А теперь она еще и ждет от него ребенка! После своего поступка она не имеет права зваться нашей сестрой! Наконец, твоей помолвкой мы все-таки сумели восстановить репутацию семьи, которую втоптали в грязь эти двое, и тут она… Кстати,—женщина задержала взгляд на золотом обручальном кольце, сиявшем на руке сестры,—вы наконец определились со всеми деталями церемонии?
—Да, конечно.—немного смутившись ответила та,—Я ни в чем не хочу отступать от их семейных традиций. Его отец подробно ознакомил меня с ритуалом. Я уверена, что со всем справлюсь и ничего не забуду. Я просто не могу разочаровать Люциуса.
—Только не говори, что ты влюблена в него,—рассмеялась злым смехом темноволосая Белла.
Блондинка гордо вскинула голову и сказала с большим достоинством:
—Нет, это не так. Но мы с ним понимаем и уважаем друг друга. Он прислушивается ко мне, а я поддерживаю его во всем. Я—лучшая спутница, какую он мог избрать и ему это прекрасно известно. И, поверь мне, я смогу дать ему настоящую семью.—она посмотрела на старшую сестру с явной насмешкой,—Я горжусь, что выхожу за него замуж.
—Какая мелочность!—воскликнула брюнетка—Я знаю на что ты намекаешь, Нарцисса! Да что стоит Руди, что стоит любой из наших чистокровных аристократов, даже твой Малфой, что стоят все мужчины на свете по сравнению с Ним?
—Ой, только не начинай снова,—махнула рукой блондинка,—это просто смешно! Ты не настолько глупа, чтобы надеяться когда-нибудь быть с ним вместе. И ты глубоко заблуждаешься думая, что значишь для него больше других. Ты для него—орудие. Его верная цепная собака, которая лежит у его ног и по первой команде готова броситься на кого угодно.
Судя по румянцу, залившему щеки молодой женщины при этих словах, девушка попала в цель. Белла дрожала от негодования, глаза ее метали молнии…
—Что ты понимаешь? Он самый великий, неповторимый, непревзойденный! Он могущественнейший из всех волшебников на земле! Нет никого сильнее и умнее Его! Он..—она задыхалась, ей было трудно говорить.—Да лучше быть пылью под Его ногами, чем законной женой самовлюбленной посредственности! Он верит мне больше всех! Он знает,что никто на свете не предан ему так, как я, он знает, что я с радостью умру за него и сделаю для него все, что в человеческих силах! Мне этого достаточно. Ты сравнила меня с собакой? Пусть так! Но знай: в отличие от любого из вас—гладят меня или бьют, но я всегда буду верна Ему одному!
Она замолчала. Младшая сестра глядела на нее со страхом. Подождав, когда Белла придет в себя девушка сказала:
—Может нам лучше вернуться домой? Тебе не стоит говорить такие вещи на людях…
Она обвела взглядом зал. Эйлин скорее закрыла лицо ладонями и подождала, пока за гостьями закрылась дверь. Затем расплатилась и тихонько выскользнула на улицу…
Она шла, размышляя о подслушанном разговоре, разом изменившем весь ход ее мыслей. Страстное признание молодой женщины ошеломило ее. Как ни далека она была от волшебного мира в последние годы, но имя Беллатрикс Лестрейндж долетело было ей знакомо. Слухи об этой женщине долетели и до их городка. Поэтому, учитывая все, что она знала, Эйлин не составило труда угадать имя того, кому молодая женщина посвятила эту пламенную речь. Она была старше Северуса. Но она тоже любила. Любила человека, едва ли способного оценить ее чувства и тем более ответить ей взаимностью. По разумению Эйлин, она должна была испытывать те же страдания, что и ее сын. Но Беллатрикс говорила об этих страданиях так, словно плохо пришлось бы тому, кто решил бы избавить ее от них. И Эйлин вдруг пришло в голову: а что, если и он испытывает то же самое? Может быть девушка, которую она с такой яростью проклинала—и впрямь свет и радость его жизни? Может быть любовь, даже такая—счастье сама по себе?
Тут Эйлин задела двигавшегося ей навстречу человека, поскользнулась и непременно упала бы, если бы не ухватилась за чью-то услужливо протянутую руку.
—Позвольте я помогу вам, —раздался приятный женский голос ,—пойдемте. Вы в порядке?
Эйлин взглянула на свою спасительницу. Это была девушка лет двадцати. Лицо ее странно напоминало лицо Беллатрикс Лестрейндж. Впрочем, не совсем…Не такая красивая, но более приятная, она сразу располагала к себе. Эйлин заметила, что она беременна—месяце на пятом или шестом. Девушка взяла ее за руку и тянула за собой…
—Вы должны быть осторожнее,—начала она разговор,—мало ли, что может случиться. Она внимательно вгляделась в лицо собеседницы,—Простите. что я вмешиваюсь, но, похоже, вы чем-то расстроены…
—Пустяки,—сказала Эйлин и, чтобы перевести разговор на другую тему заметила:
—Я вижу вас скоро можно будет поздравить.
—Не могу дождаться,—зарделась девушка,—мы с мужем все время спорим, кто это будет. Я очень хочу девочку, а он—мальчугана. Тед шутит, что должна родиться девчонка с мальчишеским характером—вот тогда мы оба будем довольны. Тед—это мой муж,—пояснила она,—Кстати, меня зовут Андромеда Тонкс. Но все же: что у вас случилось?
В другое время Эйлин ни за что не стала бы откровенничать с незнакомым человеком. Но в темно-серых глазах Андромеды было что-то такое, что Эйлин захотелось поделиться с ней своим горем. Пока они шли по улице она рассказала новой знакомой о том, что мучило ее уже столько дней. Без подробностей и не называя имен, ограничившись вместо этого словами «мой сын» и «одна девушка».
Выслушав ее Андромеда вдруг спросила:
—А вы уверены, что борьба, которую вы ведете избавит вашего сына от мук? Вы не думаете, что он будет страдать еще больше?
—Я не могу просто смириться,—возразила Эйлин,—я слишком люблю его для этого.
—Знаете, родители часто из любви причиняют своим детям зло. Потому что им кажется, что они знают, что нужно их детям, лучше их самих.
—Я только хочу его уберечь.—ответила Эйлин.
—Но ведь вы все равно не сможете уберечь его от самого себя,—возразила Андромеда.—Не лучше ли понять, чем вы действительно можете ему помочь, чем пытаться бороться с тем, с чем вы все равно не справитесь. Если его чувство к этой девушке мимолетно, то оно пройдет и без вашей помощи, а если нет—то ни вы и никто другой не сможете ему помочь…
—А если бы ваша любовь была не нужна вашему мужу?—спросила Эйлин, чувствуя себя слегка уязвленной.
—Тогда я утешалась бы тем, что она нужна мне.
—Так ли уж это важно?—Эйлин попыталась рассмеяться.
—Это не может быть неважно,—голос Андромеды стал серьезным. Придет время. когда ваш сын убедится в этом сам. И вы тоже. Вы думаете, что ваша любовь не нужна ему, если нужна любовь другой женщины? Но она нужна вам самой. Наверняка есть вещи, которые может сделать для него только вы. И есть проблемы, от которых только вы сможете его избавить…
Услышав эти слова, Эйлин вдруг вспомнила лицо Беллатрикс, когда она произнесла, что была бы счастлива быть пылью у ног своего кумира. Затем перед ней встало лицо ее Северуса, каким оно было на вокзале Кингс-Кросс первого сентября пять лет назад: сияющее от радости и с трудом сдерживаемого восторга. Потом она вдруг снова увидела встревоженное лицо Лили…Как она была глупа! Подумать только—она чуть было не сделала все еще хуже, чем сейчас. Если б не эта девушка, Мерлин знает, что она могла бы натворить. Но теперь она нашла решение…Она мать, она волшебница, но она не всесильна. И все же есть то, что она может и должна сделать.
Эйлин взглянула на Андромеду. Она должна быть благодарна этой девушке, указавшей ей путь. Все сомнения разрешились разом. Она всегда мечтала о свободе—выход, который она нашла осуществит эту мечту. Пришла мысль о Тобиасе—она любила его, но больше она не заставит никого нести ответственность за ее ошибки. Никто не может наказать тебя хуже, чем ты сам. И ее сын убедится в этом, когда получит свободу. Она освободит сразу и его и себя…
Эйлин сделала шаг вперед, произнося какие-то дежурные слова и отняла у Андромеды свою руку. Она приветственно помахала ей на прощание, затем повернулась и исчезла, оставив девушку стоять посреди улицы с растерянным выражением лица и запоздалой мыслью о том, что она даже не спросила имени этой странной женщины…

Глава 4.

Эйлин поднесла склянку к свету, проверяя готово ли ее зелье. Еще раз раскрыв книгу и сверившись по ней, она в который раз пожалела, что не обладает способностями своего сына—он бы справился с этой задачей намного быстрее и мог бы быть уверен в абсолютном качестве своей работы. Она еще раз наклонилась к котлу, который только что сняла с огня, слила все его содержимое в колбы и быстро погасила огонь. Кажется, все как надо…Теперь можно приступать к выполнению ее плана…
Само по себе Усыпляющее зелье не было особенно сложным по составу. Трудность заключалась в другом-ей нужно было, чтобы оно подействовало в строго определенное ею время.
Весь остаток каникул Эйлин потратила на проработку деталей плана. То, что она задумала было преступлением, но почему-то ее это нисколько не волновало. Для того, чтобы просто совершить убийство не требовалось особенной изобретательности, но Эйлин необходимо было подстроить несчастный случай. Точнее, два несчастных случая…В самом конце каникул она все же тайком заглянула к Святому Мунго и вышла оттуда с высоко поднятой головой и принятым твердым решением. Она думала о Северусе. Мысль о том, чтобы позволить Тобиасу свободно отравлять сыну жизнь в родных стенах была ей невыносима. Ему и так сейчас тяжело, не хватало еще, чтобы он оказался в атмосфере ненависти и вечных конфликтов с отцом даже в собственном доме. До сих пор ей удавалось более или менее сглаживать ситуацию. По крайней мере Тобиас не осмеливался на открытые проявления неприязни, но без нее он попросту может вышвырнуть мальчика из дома. А если и нет—жизнь Северуса превратится в ад. Эйлин должна помешать этому. Она освободит его от отца, а после этого с ней самой произойдет несчастье. Трагическая случайность. Неправильно сработавшее заклятие. Такое бывает. Бедняжка была не слишком компетентна и явно неосторожна…Может быть она даже удостоится нескольких строчек в «Пророке». Смерть Тобиаса будет для Северуса не потерей, а облегчением—в этом она ничуть не сомневалась. А ее смерть…Он сильный, он справится с этим, как справится вообще с чем угодно. Да, может быть сначала ему будет больно, но если все останется как есть—будет гораздо хуже. Да так лучше и для нее самой—жизнь ее была чредой ошибок, но она заслужила право уйти с достоинством.
Два дня назад, провожая сына на вокзал, она внимательно следила за ним. Надо отдать Северусу должно—держался он великолепно. Лицо его было совершенно бесстрастным, на нем не отражалось ничего, кроме сосредоточенности. Он сдержанно ответил на поцелуй, который, несмотря на все ее старания вышел куда более нежным, чем ей хотелось, потом отошел от нее и как ни в чем не бывало направился к группе юношей в слизеринских шарфах. Когда он обернулся, чтобы попрощаться с матерью, Эйлин вдруг заметила неподалеку компанию гриффиндорцев, среди которых сразу выделялась стройная фигурка рыжеволосой девушки. Закинув голову, она хохотала над шуткой высокого парня в очках с черными волосами, которые почему-то стояли дыбом. Эйлин взглянула на Северуса и убедилась. что он их тоже заметил. Он глядел на эту сцену горящими от ярости глазами. Какую-то секунду Эйлин думала, что он не выдержит—щеки его побелели, руки непроизвольно сжались в кулаки, Эйлин казалось, что она даже слышит, как бешено колотится его сердце, хотя, разумеется это было невозможно. Но когда смех Лили оборвался, он отвернулся и спокойно продолжил разговор с одним из своих друзей. Эйлин оставалось только позавидовать его умению владеть собой. Когда алый поезд медленно поплыл вдоль платформы, женщина стояла и смотрела ему вслед, пока он не превратился в черную точку и не исчез за линией горизонта…
Вернувшись домой, она впервые обрадовалась, застав мужа в отвратительном настроении и изрядно навеселе. Это облегчало исполнение ее плана. Вместо того, чтобы ругаться с ним, она, напротив, ничего ему не сказала, зная, что скоро это уже не понадобится. Когда же он заснул прямо в гостиной на диване, она прокралась на цыпочках в спальню, вытащила одну из своих магических книг, нашла нужный ей рецепт и принялась за работу. В последние дни августа, вместо того, чтобы заниматься домашними делами, она изучала распорядок дня своего мужа и знала то, что ей требовалось. Каждое утро, возле десяти часов, его маленький служебный фургон проезжает по новому мосту с чугунным ограждением. Река под мостом была достаточно глубокой, чтобы полностью затопить тяжелый автомобиль. Эйлин рассчитала, что при правильном действии зелья, ее муж потеряет сознание за рулем. Грузовик на полной скорости (Тобиас считал себя превосходным водителем и всегда ездил очень быстро. Он отыгрывался на служебной машине за то, что у него не было собственной) врежется в ограждение, проломит его и отправится на дно реки. Учитывая высоту падения, глубину реки и действие зелья—шансов остаться в живых у Тобиаса практически не было. Но на всякий случай Эйлин решила стоять у моста с волшебной палочкой наготове. У магловских властей не должно было возникнуть ни единого повода для подозрений. Обыкновенная автомобильная катастрофа, что может быть естественнее? В Министерстве Магии, правда, могли заподозрить что-нибудь неладное, но Эйлин была уверена, что при той обстановке, какая царит сейчас в волшебном мире, у заваленных работой министерских чиновников вряд ли найдется время да и желание тщательно расследовать обстоятельства гибели ее магла-мужа. Все должно было пройти гладко. Ну а если что-нибудь пойдет не так и они откроют ее причастность к этому делу—судить за убийство к тому времени все равно будет некого. Она невесело улыбнулась этой мысли.
Зелье Эйлин варила несколько часов—все боялась где-нибудь ошибиться. Если оно подействует раньше или позже—весь ее план провалится. Наконец, сняв последнюю контрольную пробу, она спустилась на в гостиную, где Тобиас сидел за грязным столом с едва початой бутылкой бренди в руках. Она взяла бутылку у него из рук, унесла на кухню и заперла в шкаф. Как она и ожидала, муж поднял крик и ударил по столу кулаком. Но Эйлин не обращая внимания на его ругательства вышла из комнаты…
В ту ночь она не спала не из-за шагов над головой. Она думала о сыне и о Лили Эванс. Вдобавок в тишине ей то и дело слышался дрожащий от страсти голос Беллатрикс Лестрейндж и мерещились ее безумные глаза. Утром, подавая завтрак, она чувствовала все нараставшую тревогу. Когда Тобиас сварливо потребовал принести вчерашнюю бутылку, она быстро прошла к шкафу, взяла бутылку. Сорвав пробку она осторожно влила внутрь приготовленное зелье. Жидкость в бутылке на мгновение окрасилась в ярко-алый цвет, а затем снова стала такой как прежде. Эйлин отдала бутылку мужу и прислонилась к обшарпанной и закопченной стене. Она смотрела на этого человека, которого когда-то любила и которого до сих пор еще не разлюбила окончательно. От сознания, что она сама должна убить его, все переворачивалось у нее внутри. Но материнская любовь была сильнее. Все, что она делает—она делает для своего сына. Если она не может помочь ему в самом главном, то, по крайней мере, ей под силу избавить его от лишних сомнений и колебаний, от мучительной необходимости разрываться между долгом перед ней и собственными желаниями и стремлениями. Потому что любящий человек никогда не заставит любимого выбирать между собой и чем бы то ни было.
По мере того, как время приближалось, Эйлин охватывал страх, что все сорвется, что ее разоблачат и арестуют, что Северус узнает, что она задумала. Она старалась оставаться внешне спокойной, но ее губы постоянно дергались, а лицо то и дело покрывалось пятнами. Нет, хладнокровной убийцы из нее точно не получится—не тот характер…
Но она волновалась напрасно. Стоя у моста она видела собственными глазами, как тяжелая машина со со всего размаху врезалась в ограждение, впечатала его в переднее стекло, расплющив кабину и вместе с ним свалилось в реку. Она видела, как на место аварии примчались, с оглушительным воем магловские полицейские машины, как оцепили место происшествия, как вокруг столпились зеваки, а за кордон протиснулись вездесущие корреспонденты с фотокамерами, как привезли огромное безобразное сооружение, чтобы вытащить грузовик из воды… Дальше Эйлин смотреть не стала—это было выше ее сил. Как она и ожидала, никого из волшебников не появилось на месте происшествия даже несколько часов спустя. Такое пренебрежение было настолько обидно, что Эйлин опустилась на землю и зарыдала…
До поздней ночи бродила она по улицам, а слезы текли и текли по ее лицу. К ночи погода испортилась, небо заволокло тучами, в лицо Эйлин брызнуло холодным дождем. Но несчастная волшебница не чувствовала ничего, кроме опустошенности. Платье ее промокло насквозь, волосы растрепало ветром, а она шла и плакала…плакала…Вокруг нее были люди, а Эйлин казалось, что она одна в целом городе, может быть даже в целом мире.
Когда Эйлин к рассвету Эйлин добралась до дома, то почувствовала, что странным образом успокоилась. Вернулась ясность мысли и решимость действовать. Одним взмахом палочки она высушила свою промокшую одежду, а вторым—зажгла свет и поднялась на верхний этаж, где находилась комната сына. Она взялась за ручку двери и потянула. Как и следовало ожидать, дверь была заперта.
—Алохомора,—произнесла Эйлин, направив палочку на дверь. Дверь послушно открылась и она переступила порог.
Мать вовсе не хотела врываться в комнату сына без его ведома, но она знала, что ее-то смерть Министерству проигнорировать не удастся. Будет расследование. Министерские ищейки наверняка обыщут дом от крыши до фундамента. Она должна была убедиться в полном отсутствии каких-либо подозрительных деталей. На мальчика не должна упасть ни малейшая тень, он и так будет расстроен.
Эйлин обвела комнату взглядом. Книги по Темной магии исчезли все до единой—наверное Северус взял их с собой в Хогвартс. Подобная предусмотрительность обрадовала Эйлин тем более, что книг было столько, что вместить их все в свой чемодан он мог только при помощи заклятия Неземного Расширения. Письма друзей тоже пропали—скорее всего он все-таки распечатал их и прочитал. В остальном Эйлин не заметила ничего необычного, лишь несмятое, но покрытое слоем пыли покрывало на кровати укололо ее сердце болью. Приблизившись к столу, заваленному листками пергамента и обломками перьев Эйлин заметила нечто необычное. Ее внимание привлек узкий листок, шириной не более нескольких дюймов. На нем его мелким, похожим на женский почерком была написана всего одна фраза. Буквы подпрыгивали над строчкой, чернила расплывались на их концах, выдавая волнение писавшего. Эйлин взяла записку в руки и прочитала: «Никто никогда не полюбит тебя так, как люблю я.» Ей не нужно было догадываться, кому была адресована эта записка и почему она осталась не отправленной. Перед ее мысленным взором, уже в который раз возникло смеющееся личико Лили Эванс. Личико чистой, наивной и прекрасной девушки. Полное жизни и радости лицо ребенка, никогда не страдавшего, не знавшего сомнений, метаний, мучительного выбора, не знавшего отчаяния, горя и убивающей душу страсти… Ну что ж, отправить письмо в Хогвартс теперь нетрудно—достаточно дойти до Косого Переулка…
Когда Эйлин убедилась, что сделала все, что могла, в душу ее наконец-то проникли покой и удовлетворение. Никакого страха не было—сердце билось абсолютно ровно. Конечно происшествие не могло не привлечь внимания жителей квартала, но Эйлин надеялась, что пока это все дойдет до Министерства Магии—пройдет хоть какое-то время. Да и потом министерским чиновникам хватит обычной рутинной работы—устранять разрушения, стирать память свидетелям и все такое…Эйлин тихо прошептала имя сына и вышла из комнаты. Звук захлопнувшейся за ней двери навсегда отделил ее от мира живых…Минуту спустя по тихому переулку прокатился страшный грохот..Окна убогих покосившихся домов распахнулись и в них показались изумленные лица людей…Ранние прохожие с испуганными возгласами бежали по заплеванной мостовой, затравленно озираясь…Переулок осветила ослепительно яркая вспышка, отразившись от стен и всеь переулок как будто в одно мгновение вппыхнул, охваченный пламенем…

Вечером того же дня в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс худой черноволосый юноша в серебряно-зеленом шарфе присел на каменные ступени лестницы и вытащил из кармана письмо, полученное сегодня утром. Это было до того, как обычный учебный день превратился в кошмар, когда ему сообщили, что «произошел ужасный несчастный случай». Дальнейшее он помнил смутно—вежливо-сочувственные лица друзей, какие-то дежурные слова, которые он выслушал с безразличным видом и глаза рыжеволосой девушки, в которых, как ему показалось, он заметил мимолетный проблеск жалости, отчего ему стало еще хуже. Как ни странно, ему не составило особого труда держать себя в руках. Он отсидел все уроки, работая на них также, как всегда, без малейших усилий справился с домашним заданием. Но он делал все это как бы «со стороны», автоматически, словно не действовал, а наблюдал за действиями другого человека. После ужина он вышел из замка, чтобы вдали от посторонних глаз прочесть письмо матери, пришедшее с утренней почтой.
почерк Эйлин на конверте узнавался сразу. Он разорвал его и отбросил в сторону, чтобы не задерживать на нем взгляд ни на секунду дольше, чем необходимо. Внутри лежала узкая полоска пергамента. Развернув ее, он вздрогнул, несмотря на все свое самообладание. На листке его же собственной рукой было написано: «Никто и никогда не полюбит тебя так, как люблю я».

КОНЕЦ.

«Сердце матери», annyloveSS: 1 комментарий

Обсуждение закрыто.